О славной русской винтовке, и не только о ней
Об увеличении производства винтовок Мосина до 12 тысяч штук в сутки – рассказывает бывший заместитель наркома вооружения СССР, в послевоенные годы – председатель Госплана СССР, заместитель председателя Совета Министров СССР В. Н. Новиков.
О славной русской винтовке, и не только о ней
О русской винтовке сложено немало песен. Созданная в конце прошлого столетия замечательным оружейником Сергеем Ивановичем Мосиным, она послужила Отечеству более полувека. Русские солдаты сражались с нею с японцами в 1904 — 1905 годах. В первую мировую войну эта винтовка верно служила российским бойцам. Она прошла испытания гражданской войны. В Великую Отечественную винтовка Мосина оставалась надежным оружием советских воинов в борьбе с гитлеровскими захватчиками. Даже массовое применение автоматического вооружения не заменило винтовку. Многие солдаты предпочитали ее любому другому стрелковому оружию. Ни одна самозарядная винтовка не пользовалась таким спросом, как старая русская трехлинейка. Такого долголетия в оружии не было и нет.
Как же получилось, что на фронте и в резервных частях не стало хватать винтовок, которых до войны создали значительный запас? Как вышло, что «одни бойцы дерутся, а другие ждут освободившегося оружия»? Почему стал вопрос о почти шестикратном увеличении выпуска винтовок в Ижевске? Была ли виновата в этом промышленность вооружения?
Вот что писал Б. Л. Ванников по этому поводу: «Недостаточным уровнем производства вооружения некоторые пробуют объяснить тот факт, что в первые месяцы войны в армии не хватало винтовок и что ими лишь на 30 процентов обеспечивались [119] вновь формируемые дивизии, а в тылу призванных обучали с помощью деревянных макетов личного оружия. К сожалению, действительно было много таких случаев в прифронтовых районах, и в глубоком тылу. Но объяснялись они далеко не теми причинами, о которых говорят многие из ссылающихся на эти факты. Что касается винтовок, то промышленность обеспечила ими армию в достаточном количестве. К началу войны армия имела около 8 млн винтовок».
То, что винтовок не стало хватать, не зависело от Наркомата вооружения. Велики были потери из-за неудачного для нас начала войны. Требование резко увеличить выпуск винтовок — реакция на эти потери. Вот только как их дать в том количестве, в каком они нужны? Производство их в Ижевске занимало больше половины площадей завода, и больше половины рабочих занимались этим делом. Остальные выпускали другую военную продукцию, которая столь же нужна была фронту. В мирное время выход один — строить новый завод, на что ушло бы несколько лет. А во время войны как следовало поступить?
Директор машиностроительного завода Михаил Александрович Иванов, которого назначили вместо меня, хорошо знал производство и в новой роли чувствовал себя достаточно уверенно. До этого он прошел заводскую школу, а в последнее время работал секретарем Удмуртского обкома партии по промышленности. Мог организовать и мобилизовать людей, подходил к делу трезво, вдумчиво. Узнав, что завод должен добиться выпуска 12 тысяч винтовок в день, думал, как это сделать. Вместе с главным инженером, главным технологом, главным конструктором, начальниками цехов провел значительную работу, совершенствуя технологию производства винтовок и сокращая время их выпуска.
На заводе внедрялось любое предложение, которое ускоряло изготовление винтовок. Слесарь-инструментальщик М. А. Калабин, например, применил такой способ штамповки одной важной детали, который позволил получать ее в 30 раз быстрее. Оригинальный метод зажима деталей и введение новых приспособлений позволили высвободить в одном из цехов 40 станков и 100 рабочих. Что-то усовершенствовали в каждом цехе, которых на заводе насчитывалось пятьдесят. Уже в первые недели войны трудолюбие и сметка тружеников завода позволили сократить время изготовления винтовок на одну треть. Большое достижение. Но увеличить выпуск винтовок следовало не на одну треть, а в шесть раз. [120]
Русскую трехлинейную винтовку часто называют простой. И это так. Она проста в обращении и боевом применении. Но изготовить ее не так просто. Когда находишься в цехах, видишь, сколько труда вкладывают рабочие, мастера, инженеры, чтобы получить такую «простую» винтовку. На Ижевском заводе это особенно заметно. Тут изготовление винтовки начинали не с механической обработки деталей, как на других заводах, а со слитков металла, из которых получали все детали, включая и ствол.
Слиток подавали на блюминг для обжима, затем к прокатчикам на станы. Дальше прокатанный металл шел в кузницу, где с ним происходили другие манипуляции и где лица рабочих всегда были как бы опалены жаром от нагретых заготовок. Полученный профиль, или, как его еще называли, кузнечные заготовки, поступали в механические цехи.
Всегда любуешься проворством и сноровкой кузнецов, особенно при обработке стволов. Из круглой, небольшой по размеру заготовки вытягивали почти метровый металлический стержень. Очень ловко, вращая раскаленный металл специальными клещами и ударяя по нему небольшим автоматическим молотом, который рабочие называли колотушкой, мастеровые делали поковку прямой, как стрела. Дальше шла обработка на механических станках. Лишь перед самой войной стволы стали получать на так называемых высадочных машинах. Прежняя ловкость не требовалась, но работа была все же не из легких.
А сверление стволов? Приземистое здание сверлильно-токарного цеха тянулось метров на двести. Сразу на сотнях станков проделывали отверстия в стволах, чтобы затем с помощью пуансона получить нарезы. Полы выстланы деревянной торцовой шашкой, которая пропитана маслом. Рабочие и работницы в кожаных фартуках и тоже все в масле. Без специального масла ровного отверстия в стволе не получить. Цех с вредными условиями труда. А работают в основном женщины и подростки. Хотя каждый в смену получает бутылку молока, здоровье им не поправишь. Отсюда стволы идут и на другие заводы. И не только винтовочные. А ведь стволов — миллионы.
Был на заводе цех, который и до войны, и в ходе ее доставлял особенно много хлопот. В этом цехе изготавливали ложи для винтовок. Немудрено вроде обработать дерево, если бы лож не требовалось давать каждый день по 12 тысяч. До того, как попасть в цех, заготовка сохла на воздухе под крышей не менее года, а то и больше. Заводы Наркомата лесной промышленности поставляли нам около четырех-пяти миллионов заготовок [121] лож в год. Склады для них занимали на окраине города площадь, равную 5—6 жилым кварталам.
Из этих заготовок в сушильных камерах выводили излишнюю влагу. Затем шла обработка дерева на станках, где с огромной скоростью вращалась фреза, отчего в цехе постоянно слышался резкий визг и все заполняла удушливая древесная пыль. Даже вентиляционная вытяжка, оборудованная у каждого станка, не могла сладить с тем количеством древесной пыли, что витала в воздухе. Толстым слоем она лежала на стенах и трубах. Куда ни глянешь, везде эта пыль. Выходишь из цеха — как в муке вымазанный. Ничто не избавляло от пыли. А работали здесь опять в основном женщины. В халатах, волосы туго завязаны платком, но все они — в древесной пыли. И дышат ею. Рабочий день здесь, правда, короче, семь часов, но ведь пыли и за час наглотаешься с лихвой.
В другом месте ложи полировали. Тут все обволакивал запах лака. Весь воздух, все стены и всю одежду пропитывал лак. Работали тоже одни женщины. Изделие легкое: дерево, да еще сухое. И мастер цеха — женщина. Спросишь бывало:
— Варвара Васильевна, ну как дела?
Ответит:
— Нормально, Владимир Николаевич. Только вот от запаха лака к концу смены все как пьяные.
Ложевой цех — это, по сути, специализированный завод. Здесь и свои ремонтники, и свой транспорт. В конце каждого конвейера крупные цифры: сколько должна смена сдать лож на данный час и сколько сдала фактически. Такое табло мобилизует.
Возьмешь в руки винтовку или карабин — словно игрушка. А труда сколько? И какого труда! А ведь и ели в войну плохо, и отдыхали мало. Еще и семьи требовали ухода, а значит, снова труд. А если помнить, что в вентиляционных трубах древесная пыль, например, в смеси с воздухом образовывала как бы взрывчатку, то от любой искры беды не оберешься. А такое, хотя и очень редко, случалось. Были и жертвы.
В ноябре 1941 года ижевцы изготавливали вдвое больше винтовок, чем до войны, то есть развернули производство почти на полную мощь. Теперь это предстояло перекрыть втрое.
— Что будем делать?
С этого вопроса начался мой разговор с директором завода Ивановым. [122]
— Вся мирная продукция уже снята с производства еще в первые недели войны, — заметил он. — Постоянно ужимаем и без того ужатые производственные площади, между станками почти нет проходов. Это все позволяло наращивать выпуск мосинской трехлинейки. А как быть дальше?
Нужны дополнительные площади, станки, оборудование. И, конечно, больше людей.
Директор прав. Будь на месте Иванова я или кто-то другой, вряд ли что еще бы сделал. Значит, остается просить Государственный Комитет Обороны разрешить выполнить задание не в кратчайший срок или уменьшить его. А как же фронт? Миллионы бойцов так и не дождутся винтовок?
Собрал совещание. Высказаться попросил каждого. Любой совет, заслуживающий внимания, тут же принимался. Но ни один из них не приводил нас к желаемой цели. И вдруг главный конструктор завода Василий Иванович Лавренов не очень уверенно заметил, что за предвоенные годы накопилось много предложений по улучшению технологии винтовки, упрощению отдельных ее узлов и деталей, что, по его мнению, могло бы намного ускорить изготовление оружия без потери качества. Все это реализовывали в свое время в отдельных экземплярах и испытывали, но не внедряли в производство лишь потому, что в том не было особой необходимости — ведь вопрос о резком увеличении выпуска обычных винтовок до войны никто не поднимал. Их даже хотели, как знает читатель, снять с производства.
Сразу вспомнилось многое, что предлагали еще тогда, когда я был главным технологом и главным инженером завода. Неужели это конец нити, потянув за которую мы размотаем весь клубок? Принесли документы. Все предложения тщательно зафиксированы. Даже изготовление скобки для предохранения мушки предлагалось вести по-новому — не фрезеровать, а штамповать из отходов металлического листа. Многократный выигрыш во времени и экономия металла. Отказ от нарезки в казенной части ствола для проведения так называемой «пороховой пробы» позволял ликвидировать целую группу операций. А зачем нужны самодельные стержни вместо пуль для этой же пробы? И зачем вообще проводить «пороховую пробу» стволов, заведенную еще в прошлом веке? Ведь на нее уходит уйма времени. Надо уложить пять тысяч стволов, засыпать в них усиленный заряд пороха и одновременно произвести выстрел. Так определяли, нет ли дефектов в металле, из которого изготовлен ствол. Предлагалось «пороховую пробу» заменить [123] усиленным патроном уже в изготовленной винтовке, как это делали при проверке, например, авиационных пулеметов и пушек. А троекратная лакировка и полировка лож винтовок? Винтовки теперь идут не на склад, а в бой.
Оценив все предложения, накопившиеся за многие годы, мы окончательно поняли: это в значительной мере выход из положения. Теперь требовалось согласовать новшества с военной приемкой. Пригласили на совещание главного военпреда завода полковника Н. Н. Белянчикова. Все знали его как человека исключительно честного, заботливого, без нужды не дергающего завод, что всегда важно для производства. Рассказали ему, что намечаем сделать, и попросили дать согласие на изменение технологии, чтобы завод мог давать необходимые 12 тысяч винтовок в сутки.
Белянчиков откровенно сказал, что все понимает, в том числе и положение на фронте. Он лично согласен с нововведениями, но утвердить их не может, так как на это у него нет полномочий.
— Как быть?
— А вы позвоните в Главное артиллерийское управление.
Я тут же попросил соединить меня с генералом Н. Н. Дубовицким, который ведал в ГАУ приемкой стрелкового вооружения, и изложил ему суть дела. Он ответил, что по телефону это решить не может и завтра вылетит на завод. Генерала я знал давно. Мы познакомились, когда меня назначили главным технологом Ижевского завода. Человек исключительно объективный, на первом месте для него всегда были интересы дела. Если что-то не мог сделать сам, то не сковывал инициативу.
Так получилось и на этот раз. Прилетев на завод, генерал-майор Дубовицкий убедился, что иного выхода, чтобы выполнить решение Государственного Комитета Обороны о выпуске такого количества винтовок, нет.
— Я полностью согласен с вами, — заявил генерал, — но, к большому сожалению, тоже не имею прав утвердить одновременно столько изменений.
— Как же тогда быть? — спросил я его.
— Как заместитель наркома вооружения, вы можете это сделать своею властью.
Да, право такое у меня было. При разногласиях между дирекцией завода и военной приемкой окончательное решение мог принять нарком вооружения или его заместители под их ответственность. Об этом праве, изложенном в специальном документе и подписанном Сталиным, почти никогда не упоминается. [124] Но такой документ существовал, и он позволял наркому или замнаркома санкционировать выпуск продукции, несмотря на возражения военпредов. Крайний, конечно, выход. В случае ошибки последствия нетрудно было предугадать. Поэтому пользовались этим правом редко.
Напомнив мне о моих правах, Дубовицкий таким образом нашел соломоново решение. Тут же я утвердил все, о чем сказано выше. Позвонил наркому. Его на месте не оказалось. Связался с Василием Михайловичем Рябиковым. Он ответил:
— Решайте на месте, вам виднее!
Пожимая на прощанье руку, генерал Дубовицкий сказал мне:
— Владимир Николаевич, этого решения история никогда не забудет.
И добавил:
— Но винтовочка все-таки будет не та.
Даже генерал Дубовицкий не мог предположить, что, несмотря на введение большого числа новшеств, винтовка не потеряет своих качеств. Тот, кто видел эти военного времени винтовки, тем более кто воевал с ними, помнит, что они действительно не были отшлифованы или отлакированы так, как винтовки довоенного изготовления, они уже не имели тщательно вороненных стволов, но прекрасно выполняли свою основную роль — метко и безотказно разили врага. В этом винтовку мы не испортили ни на йоту.
Началась эпопея, которая надолго вошла в историю завода. Кто работал тогда в Ижевске, помнит этот путь к выполнению задания ГКО. Почти каждый день бывая в том или ином цехе, я видел, как постепенно и все прочнее налаживалось дело. В то первое, наиболее трудное время явно отставало производство стволов. Выпуск их следовало увеличить, как и всего другого, в три раза, а ничего из этого не получалось. Над наиболее трудными и ответственными операциями в ствольном производстве взяли шефство работники наркомата, обкома партии, парторг ЦК ВКП(б) на заводе. Чтобы еще более мобилизовать работающих в этом цехе, собрали партийно-хозяйственный актив. Пришли на него руководители завода, а также секретарь обкома партии А. П. Чекинов, парторг ЦК ВКП(б) Г. К. Соколов и, конечно, я как заместитель наркома.
Посмотрим на этот актив глазами начальника ствольного цеха Е. М. Перевалова: «Я поднялся на сцену, подошел к трибуне, произнес несколько слов. Но заместитель наркома В. Н. Новиков прервал меня: [125]
— Нам нужен ствол. Когда будет подаваться ствол по графику?
Я стал объяснять причины невыполнения графика, но Новиков снова прервал меня:
— Нам нужен ствол, а не объяснения. Когда будет ствол?
Я снова стал рассказывать о положении дел на производстве. Товарищ Новиков в третий раз прервал мое сообщение:
— Когда будет ствол?
Что мог я ответить на этот прямой вопрос? Все присутствующие в зале переживают и сочувствуют мне, моему трудному положению. В. Н. Новиков опять задает вопрос:
— Будет или не будет подаваться ствол по графику?
Я ответил:
— Будет, обязательно будет производиться и подаваться по графику.
Все присутствующие облегченно вздохнули, со всех словно гора свалилась.
Председательствующий объявил:
— На этом собрание партийно-хозяйственного актива считаю закрытым.
Так закончилось это собрание партийно-хозяйственного актива, длившееся всего 5—7 минут, но оставившее в моей памяти неизгладимое впечатление на всю жизнь. А на другой день ствол действительно пошел, пошел твердо по графику.
Однако борьба за него, за соблюдение графика так и осталась на уровне самого высокого напряжения: ни одного дня, ни часа, ни минуты она не ослабевала, не наступило ни малейшего спада и облегчения. В ходе этой борьбы коллектив ствольщиков преодолел и разрешил тысячи различных затруднений, проблем, вопросов, препятствий».
Добавлю от себя. Чуда, конечно, не произошло. Не в том было дело, что в ствольном цехе кто-то не хотел работать, поднапрячься, а вот потребовалось, образно говоря, ударить по столу кулаком. Так «видеть» это собрание партийно-хозяйственного актива было бы наивно. Не в одном ствольном цехе было дело, и мы об этом знали. Но в производственной практике случаются моменты, когда надо к тому или иному делу приковать внимание всех.
Состояние с выпуском винтовок было такое, что работа по графику могла еще продолжаться не более 10—12 дней. А дальше из-за того, что ствольный цех недодает продукции, будет провал. Вместо роста темп выпуска винтовок упадет на 10 — 15 процентов. Ствол не сдавали по графику не только по вине [126] самого ствольного цеха, были и другие причины: задержки с ремонтом станков, несвоевременная подача инструмента, кое-где не хватало рабочих, еще недостаточно квалифицированны вновь подготовленные наладчики оборудования и другое.
Встретившись с первым секретарем обкома партии А. П. Чекиновым и директором завода М. А. Ивановым, я и предложил провести партийно-хозяйственный актив, но провести так, чтобы не выслушивать стоны каждого подразделения завода, так как причины недостаточной помощи ствольному цеху найдутся, а цехов много, и будем сидеть слушать о том, что нам и так ясно. Надо просто тряхнуть руководителей, приковать их внимание к ствольному цеху, прийти на помощь ему всем заводским коллективом.
А. П. Чекинов и М. А. Иванов со мной согласились. Актив был коротким, но, конечно, не семь минут. Я сказал об обстановке с выпуском винтовок и предоставил слово начальнику цеха. А вот его бесконечные объяснения я ему выкладывать не давал, чтобы обострить обстановку. Директор завода М. А. Иванов буквально за три-четыре минуты сделал наказ руководителям вспомогательных цехов о крайней необходимости помощи ствольному цеху. А. П. Чекинов подчеркнул, что снижение выпуска винтовок будет позором не только для коллектива завода, но и для областной партийной организации и что мы с Новиковым условились находиться постоянно в ствольном цехе, пока положение не будет выправлено.
Больше выступать никому не дали, да в этой обстановке слова никто и не просил. Актив прошел, видимо, за 25—30 минут. Опыт подсказывает, что иногда встряска нужна. Она тоже помогает выправлять дело.
Так вышло и на этот раз. К производству ствола все службы сразу повернулись лицом. Инструментальщики следили, чтобы не было ни минуты простоя из-за нехватки инструментов. Ремонтники — чтобы не было перебоев в работе станков (они ремонтировали их даже в обеденные перерывы). Кадровики направили в ствольный цех рабочих лучшей квалификации. Два раза в день приходили сюда снабженцы и интересовались, чего не хватает, чем надо помочь. Контролировали выпуск стволов не за сутки или за смену, а через каждый час. На участке, где велась приемка, если случался сбой, сразу же вывешивалась молния: по чьей вине недодали стволы в данный час. Все это, конечно, встряхнуло не только цех, но и весь завод.
Это пример только со стволом. А ведь такое же или подобное напряжение создавалось и с десятками других деталей, из которых [127] состоит винтовка и выпуск которых тоже должен был возрасти втрое.
Проблемы подчас возникали внезапно. Как-то зашел главный технолог А. Я. Фишер и заявил:
— Владимир Николаевич, нарастание выпуска винтовок у нас может застопориться.
— Почему?
— Через неделю мы окончательно прекращаем производство самозарядных винтовок, и поэтому суточная сдача будет не пять тысяч, как сейчас, а четыре с половиной тысячи.
— Этого нельзя допустить, — ответил я, — вы ведь знаете, когда мы недодаем даже двадцать или тридцать винтовок, из Москвы сразу раздается звонок: мол, в чем дело? Подумайте, что можно предпринять, посоветуйтесь с директором.
— Советовались.
— Ну и что?
— Ствольная коробка подводит. Ее выпуск идет пока в пределах четырех с половиной тысяч.
На следующий день — общий сбор. Везде производство опережает график. Завод уже готов к изготовлению 8 тысяч винтовок в сутки. Лишь ствольная коробка задерживает дело.
— Сколько надо времени, чтобы дать пять тысяч ствольных коробок?
— Не менее двадцати дней, — отвечает начальник цеха Н. И. Прозоров.
Значит, недодадим за это время армии около 10 тысяч винтовок, а если не уложимся в этот срок, то и больше. Прошу всех подумать и собраться еще раз, но более широким кругом — с участием начальника цеха ствольной коробки, представителей кузнечного, инструментального и других производств. Прикидываем все вместе, что можно предпринять, однако надежного выхода нет. Не придя ни к какому решению, разошлись. Остались мы с секретарем обкома А. П. Чекиновым, который вместе со мной подписывал ежедневно отчет в Государственный Комитет Обороны за все ижевские заводы.
— Что будем делать, Анатолий Петрович?
Он пожал плечами.
— Может, посоветуемся со стариками? Старики народ мудрый.
Вечером ко мне пришли старейшие работники завода: они трудились на нем еще со времен русско-японской войны. Люди преданные делу, честные, опытные. Например, Никифор Афанасьевич Андреев был квалифицированным токарем, в начале [128] двадцатых годов по указанию В. И. Ленина его направили из Ленинграда в Ижевск на оружейные заводы. В свое время работал на станках с Н. М. Шверником и М. И. Калининым. Как у Калинина, у него была бородка клинышком. В Ижевске прошел школу мастера. Теперь — начальник цеха. Строгий, требовательный, золотые руки. Мог сам стать к любому станку в цехе. Помню, на жилетке носил золотую или позолоченную цепочку с карманными часами. И другие были много старше меня. Но, как я знал, они относились ко мне с уважением. В основном начальники цехов, которых я знал и ценил.
Рассказал о сложившейся обстановке, о том, что руководители завода не видят пока выхода из создавшегося положения. Выслушав меня, сказали, что сразу тоже предложить ничего не могут. Попросили подумать.
Только вышли, как помощник докладывает:
— В приемной задержался Осинцев, начальник отдела технического контроля, хочет поговорить один на один.
Конечно, сразу попросил его войти.
— В старых подвалах завода, — сказал он, — лежит не менее шестидесяти тысяч готовых ствольных коробок. Они лежат там еще с дореволюционного времени. Коробки имеют небольшие отступления по размерам. И хотя их забраковали, но выбрасывать не стали. Может, стоит посмотреть их?
Поблагодарил начальника ОТК за ценную информацию. Попросил зайти директора завода Иванова. Вместе с Осинцевым поручил ему подобрать надежных, неболтливых ребят, собрать двадцать винтовок со старыми коробками, отстрелять и определить, есть ли отклонения в сравнении с коробками, выпускаемыми теперь.
Испытания показали, что отклонения в коробках прежних выпусков от нынешних столь незначительны, что никак не влияют на боевые качества и срок службы винтовки. Собрав руководство завода, попросил директора рассказать о найденных в подвалах ствольных коробках и о том, что они успешно прошли проверку.
В цехе ствольной коробки вдоль стен поставили за ночь два конвейера, установили полировальные станки, чтобы подшлифовать коробки, придать им новый вид. Усилили контроль за возможными отклонениями в размерах. Военпред Белянчиков настоял на дополнительной проверке, которая подтвердила полную годность обнаруженных ствольных коробок. В цехе, где проводили эту работу, безотлучно находились директор завода, секретарь обкома и я. Уже не было сомнений, что не только [129] не уменьшим сдачу, но в ближайший месяц-полтора перейдем к изготовлению восьми тысяч винтовок в сутки, а затем и больше.
Все шло как по маслу, когда в комнату, где находились мы с Чекиновым, ворвался военпред Белянчиков. Вид у него был растерянный.
— Владимир Николаевич, — взмолился он, — я все понимаю, винтовки принимать буду, но есть одна просьба…
— Какая?
— Сошлифуйте с коробок клеймо с царским орлом.
— Там есть царский орел?
— Да.
Мы засмеялись и успокоили Белянчикова:
— Обязательно сошлифуем.
Тут же дали указание директору завода сделать это, а начальнику отдела технического контроля проследить за исполнением.
Белянчиков отнесся ко всему с большим пониманием. Так как винтовки получали вполне годными, он ни о чем не стал докладывать в Москву. Я тоже не тревожил наркомат, взяв все хлопоты на себя. Хотя теперь можно уверенно сказать, что реакция на это не была бы сильной. Ведь был же начальник Главного артиллерийского управления генерал Н. Д. Яковлев вызван к Сталину, когда обнаружили, что на части сабель, которые выдали со складов ГАУ кавалеристам, имелась надпись «За бога, царя и отечество». Но так как сабли оказались хорошего качества, дело обошлось объяснением. Сталин даже заметил:
— Если надпись «За бога, царя и отечество» не мешает рубить врага, то пусть кавалеристы и продолжают делать это.
— А мы-то еще и соскоблили царского орла.
Запуск в производство найденных в старых подвалах ствольных коробок очень выручил завод. С этими ствольными коробками было изготовлено 58 тысяч винтовок, что позволило вооружить несколько пехотных и кавалерийских дивизий.
Но это, конечно, эпизод. Ствольных коробок требовалось сотни тысяч и миллионы. Поэтому держал производство их под своим неослабным контролем. Чуть что не так — вызывал лично начальника цеха по производству ствольных коробок Н. И. Прозорова. Однажды спрашиваю его:
— Сколько сегодня сдадите коробок?
Отвечает:
— Как положено, пять тысяч.
— Завтра как будет? [130]
— Тоже по графику.
— Говорите вы правду, Николай Иванович, но не всю. Я посмотрел, сколько коробок вы пропускаете через первые операции, и увидел, что уже три дня подряд там идет по четыре тысячи коробок и эти четыре тысячи будут через три дня на сдаче вместо пяти тысяч. Вам надо увеличивать запуск, а, судя по тому, что я видел, выпуск вот-вот упадет. Так или нет? Тогда скажите, почему дело идет к провалу, а вы помалкиваете?
— Владимир Николаевич, — взмолился начальник цеха, — заготовок кузница маловато дает, да три работницы, поставленные на первые операции, заболели.
— Как же так получается, Николай Иванович? Почему молчите, что неполадки со ствольными коробками? Позвонят нам из Москвы, скажут: плохо у вас с винтовками, а что я отвечу? Мол, Дмитрий Федорович, просмотрели мы тут с начальником цеха Прозоровым, не заметили, что запуск в производство ствольных коробок уменьшился. Хороший будет ответ! Нарком скажет: «Владимир Николаевич, на завод-то я тебя спать послал или работать?» Что ему ответить? Только останется хлопать глазами.
— Поправим дело, Владимир Николаевич, — вздохнул Прозоров.
— Сейчас зайди к главному инженеру, передай наш разговор. Пусть перебросит человек восемь-десять рабочих на первые операции, если надо — прибавьте станков, они простейшие, найдете. Шесть часов вам срока и доложите, что все сделано. А я сейчас позвоню начальнику кузницы Ивану Федоровичу Белобородову, чтобы уже завтра он стал давать по 6000 заготовок в сутки. Главный инженер тоже вместе с вами просмотрел это дело. Ясно?
— Ясно.
Работник Прозоров был беззаветный, всего себя в тяжелую годину отдавал полностью. Но случалось и такое, когда надо было мне самому вмешиваться. Он, конечно, надеялся наверстать упущенное, но не все было в его силах. А бить тревогу, видимо, пока еще посчитал рано.
Трудностей было немало и в других цехах. Сверлильно-токарный цех должен давать в год от четырех до пяти миллионов стволов для своего завода и более полутора миллионов стволов для других заводов наркомата, в числе которых были не только винтовочные. Во многих местах собирали, например, пулеметы-пистолеты Шпагина, а стволы получали из Ижевска. Вот все, начиная с наркома и кончая главным инженером [131] завода, и нажимали на Никифора Афанасьевича Андреева, начальника сверл ильно-токарного цеха:
— Давай, давай стволы.
А затем отправляли их то в Златоуст, то автозаводу в Москве или грузили в десятки других мест.
В цехе встретил знакомую мне комсомолку Александру Исаеву. Как раз конец смены.
— Куда бежишь так рано, Шура?
— Спать бегу, товарищ Новиков, а утром, до работы, обещала быть в парткоме у товарища Соколова, он хотел со мной посоветоваться насчет смежных профессий.
— Хорошее дело, — отзываюсь я, — программу выполнять увеличенную легче будет.
Знаю, что Александра Исаева первой в цехе взялась обслуживать два станка. Ее примеру последовали другие. А потом ее пригласил директор завода вместе с парторгом ЦК и сказал: «Александра Иосифовна, людей в сверлилке не хватает, может, возьмешь для обслуживания еще один станок?» Она взяла и еще один станок. Девчата ее поначалу ругали: куда, мол, набрала столько станков, смену не выдержишь. А теперь все многостаночницами стали, да и другим цехам пример подали. Правда, Никифор Афанасьевич много помогал девушке, лучших наладчиков выделил, даже сам инструмент заправлять помогал.
— Молодец вы, Шура, — похвалил я девушку, — о вашем почине знает весь завод. Теперь у нас уже сотни многостаночников, а, не будь их, надо бы сотни новых людей на завод откуда-то брать, а их везде не хватает.
Шура в ответ:
— А вы, товарищ Новиков, очень беспокойный человек, и по ночам-то все по цехам ходите. Вы на нас больше надейтесь.
Распрощались. Подумал, ну как с такими людьми не свернуть горы?! Герои, беззаветные труженики. Цены нет такому народу.
Станкостроительное производство — гордость Ижевского завода. Именно здесь сосредоточена наиболее квалифицированная часть рабочих, конструкторов, технологов. Этому производству не исполнилось тогда и десяти лет, но его знали уже машиностроители всей страны по быстроходным токарным станкам, да и по другому станочному оборудованию. Не случайно на VII съезде Советов С. Орджоникидзе сказал: «Ижевский завод должен стать одним из главнейших опорных пунктов советского станкостроения». Сейчас в цехе осваивали для производства [132] винтовок новейшие протяжные станки, которые на ряде операций заменяли фрезерные, повышая производительность в шесть — восемь раз.
В кабинете начальника цеха в окружении группы рабочих М. Г. Волкова, С. М. Димова, Е. П. Бутолина и еще нескольких человек, мастеров Н. М. Почванова, П. П. Арзамасцева, конструкторов Е. В. Миловидова и А. В. Царева увидел парторга ЦК на заводе, которым был назначен упоминавшийся уже Г. К. Соколов. Поздоровавшись со всеми, в шутку сказал:
— Георгий Константинович, к тебе утром в партком девушки собираются пораньше прийти, а ты тут ночь просиживаешь — непорядок.
Соколов отозвался:
— Видите, Владимир Николаевич, станкостроители твердо обещают новые станки для винтовок дать в этом месяце. А сейчас мы обсуждаем, как в следующем выпуск этих станков утроить. Все убеждены, что это возможно, только просят литье для станин быстрее в цех подавать.
— Вот и я по этому вопросу сюда пришел.
Соколов в конце сказал, что за выполнение этого задания лучшие рабочие будут представлены к награждению почетными грамотами Верховного Совета Удмуртской республики. И такие грамоты люди получили. Новые станки пошли в нужном количестве и в срок.
Сильно подбодрила заводчан победа под Москвой. В цехах рабочие говорили:
— Товарищ Новиков, немцу поддали неплохо?
— Да, — отвечал, — и еще поддадим.
Работали еще беззаветнее. Попроси: останься на другую смену — и, ни слова не сказав, оставались. Особенно сильно реагировали на военные успехи женщины:
— Господи, помоги, чтобы им, чертям, головы скорее поотрывало!
Что в душе, то и на языке.
Задание Государственного Комитета Обороны выполнили к Концу лета 1942 года, когда пошли 12 тысяч винтовок в сутки. Хочу тут подчеркнуть: не были бы нам, руководителям Наркомата вооружения, даны определенные права, не имей мы возможности многие решения принимать самостоятельно, такого бы количества винтовок, как и пулеметов Максима, выпустить не удалось. Но переписки было бы много. Как важно не сковывать инициативу, а на местах — уметь брать ответственность на себя. [133]
В начале 1943 года к нам приехал К. Е. Ворошилов, который занимался тогда формированием резервов. В первый день он провел смотр только что сформированных воинских частей, на котором были и мы с секретарем обкома. На этом смотре произошел небольшой курьез. Командир, отдававший рапорт, строевым шагом подошел к группе, в которой были К. Е. Ворошилов, А. П. Чекинов, я и другие товарищи, и, видимо, так растерялся, что рапорт отдал не Ворошилову, а первому секретарю обкома, который был даже одет не в военную, а в полувоенную форму, но более новую, чем у Климента Ефремовича. Во время рапорта его никто не перебивал. А потом Ворошилов, показывая на Чекинова, заметил шутливо:
— А разве он на меня похож?
Командир растерялся, покраснел, но Климент Ефремович, понимая, что все произошло от большого волнения, дружески успокоил его. Смотр продолжался. Ворошилов остался доволен выправкой бойцов и их готовностью вступить в бой.
На другой день Климент Ефремович побывал на заводе. Начали с осмотра производства винтовок. Когда Ворошилова привели в цех сборки, он увидел конвейеры, по которым винтовки текли буквально рекой. Ворошилов удивленно смотрел на это, а потом недовольно буркнул:
— Товарищ Новиков, что вы тут для меня цирк устроили — не могут винтовки течь рекой.
Ответил, что так винтовки текут у нас круглые сутки из недели в неделю, из месяца в месяц. Климент Ефремович ничего не сказал и попросил провести его в другие цехи. Обошли многие из них как на машиностроительном, так и на металлургическом заводе. Ворошилова очень удивила сила и ловкость рабочих-металлургов. В прокатном цехе, где шла горячая обработка тонких сортов стали и получали заготовку для проволоки, вальцовщики на лету ловили тонкий «хвост» раскаленного металла и ловко переводили его в другое место. Этот сложный трюк проделывали настолько виртуозно, что Климент Ефремович долго любовался мастерством вальцовщиков.
Когда осмотр закончили, Ворошилов снова завернул в сборочный винтовочный цех. К его удивлению, ничего тут не изменилось. По конвейерам по-прежнему рекой текли винтовки.
— Чудеса какие-то! — произнес Климент Ефремович и повторил:
— Чудеса!
Затем, повернувшись ко мне, добавил: [134]
— А как же успевает такое количество винтовок принимать военпред? Пойдемте туда, где работают контролеры.
Приемщики мгновенно брали винтовку, быстро осматривали ее и так же проворно клали на полотно конвейера. Несколько минут Климент Ефремович стоял ошарашенный, а затем высказал сомнение:
— Что это за приемка? Как же они могут заметить дефект?
Пришлось пояснить, что проверка винтовок так же, как их изготовление, разбита на мелкие операции: одни контролеры проверяют только канал ствола, другие этот же ствол замеряют снаружи, третьи смотрят за правильной работой затвора и спускового механизма, четвертые следят за качеством лож и прикладов и т. д.
— Хитро придумали, — улыбнулся Ворошилов, когда убедился, что и принимают винтовки очень тщательно.
Появился директор М. А. Иванов, а с ним двое рабочих, в руках у них — винтовки.
— Дорогой Климент Ефремович, — обратился к Ворошилову директор, — просим вас одну винтовку передать Верховному Главнокомандующему, а другую взять на память от нас.
Погладив оружие, Ворошилов сказал:
— Благодарен ижевцам за подарок. Но было бы еще лучше, если бы вы сделали и особый подарок для фронта. От вас я поеду на Волховский фронт, там сейчас осуществляется большая операция, нужно много оружия. Изготовьте, если сможете, сверх плана вагон винтовок и прицепите его к моему вагону.
Впоследствии начальник ствольного цеха Е. М. Перевалов вспоминал: «Трудную задачу поставил перед нами К. Е. Ворошилов. В то время, когда мы не справлялись с основными заданиями по производству винтовок, нам пришлось производить их сверх плана. Оружейникам было ясно, что вагон винтовок будет иметь большое значение для фронта, его нужно обязательно дать. Утром вагон винтовок был готов».
Конечно, добавить к суточной сдаче 1000 винтовок, которые помещались в одном вагоне, дело не такое простое, но реальное. В течение одного часа с конвейера сходило 545—550 винтовок. На специальном табло в конце конвейера результаты работы появлялись через каждые 10 минут. Чтобы выполнить просьбу К. Е. Ворошилова, надо было даже не по всем деталям, а только по некоторым отработать за двое суток дополнительно два часа. Деталей, из-за которых возникала необходимость отработать дополнительное время, оказалось не больше десяти. Это время и отработали за счет сокращения обеденного перерыва [135] и пересменки, когда один рабочий заменял другого, убирал инструмент, чистил станок, устраивал рабочее место. Дополнительно два часа отработал и сборочный цех. Задание выполнили.
Вечером Климент Ефремович пригласил нас с Чекиновым к себе в вагон, попросил рассказать подробно обо всех делах, связанных с поставкой военной продукции. Ворошилов был в хорошем настроении. Распрощались за полночь. А утром Климент Ефремович уехал с вагоном винтовок, прицепленным к его поезду.
http://militera.lib.ru/memo/russian/novikov_vn/04.html
http://militera.org/memo/all/n/b5628/
“… Ворошилов попросил доложить о состоянии работы по получению нарезов в канале ствола новым способом. Я сказал, что с точки зрения специалистов лаборатории и технологов завода дело “готово” и можно приступать к внедрению в производство. Боевые качества винтовки сохраняются полностью, внутренняя поверхность ствола получается даже более зеркальной, чем при старом методе, когда нарезы делают с помощью режущего инструмента. А главное – время нарезки сокращается в пятьдесят раз. Инструмент и смазка подобраны.
– Почему же не делаете нарезку в стволах по-новому? – спросил Ворошилов.
Ответил, что к новому методу пока очень осторожно относится военная приемка. Она требует более длительных испытаний.
Кто-то из присутствующих заметил, что надо поддержать заводчан. Климент Ефремович согласился:
– Дело заслуживает большого внимания, и нужно оказать заводу максимальную помощь.
Тут, видимо, надо объяснить, в чем заключалось “новшество” в получении нарезов в канале ствола винтовок, которое мы применили в Ижевске, и почему это заинтересовало Наркомат обороны, и вообще, как я оказался на заводе и какую производственную и жизненную школу прошел к этому времени…
Как получали нарезы в стволе винтовки со времени появления нарезного оружия? Длинным металлическим стержнем, на конце которого устанавливали режущий инструмент для каждого из нарезов, медленно скоблили канал ствола на специальном станке, углубляясь в металл буквально микрон за микроном. Это требовало, конечно, много времени. Нарезной станок занимали на этой операции (при обработке только одного ствола) около пятидесяти минут. А ведь надо было еще сначала установить ствол, а после обработки снять его, меняя время от времени и инструмент. В одну смену на одном станке обрабатывали не более шести-семи стволов. Представьте, что завод в сутки выпускает две или три тысячи винтовок. Сколько же нужно иметь станков и какую производственную площадь, чтобы выполнить только одну операцию – получить нарезы! А ведь при изготовлении винтовки производили даже не сотни, а тысячи различных операций. Что бы мы делали в войну, когда Ижевскому заводу поставили задачу выпускать двенадцать тысяч винтовок в сутки? Поэтому получение нарезов в канале ствола иным способом в какой-то мере решало проблему, над которой заводская лаборатория резания металла работала долгие годы.
Мысль об ускорении этой операции начала витать в стенах лаборатории давно. Бывая, например, в инструментальном цехе, мы видели, что увеличение отдельных отверстий в металлических изделиях и получение более точного размера производили подчас очень оригинально. Гладкую внутреннюю поверхность рабочие получали не шлифовкой, а “протаскивая” через отверстие металлический шарик. Шарик не только расширял отверстие, доводя его до необходимого размера, но и оставлял после себя идеально-гладкую поверхность, не требовавшую дальнейшей обработки. Эта операция занимала буквально секунды. А нельзя ли подобным способом получить нарезы в канале ствола?
Сафонов горячо поддержал эту идею. И вот с товарищем по лаборатории Абрамом Фишером и самородком-изобретателем Григорием Панковым мы приступили к экспериментам. Конечно, получить нарезы путем вдавливания металла – это не то что сделать отверстие в штампе толщиной всего 30-40 миллиметров. Здесь и длина заготовки другая, и отверстие в ней иное. Ствол имел длину около метра, а изначальный проход (диаметр отверстия) был менее 7,5 миллиметра. Его-то и следовало расширить до нужного калибра – 7,62 миллиметра. Причем не просто расширить, а выдавить нарезы, и не прямые, а винтообразные, идущие вдоль всего ствола. Дело, конечно, неимоверно сложное.
Вопросов возникало множество: какова должна быть форма нашего шарика, который мы назвали пуансоном? из какого металла его делать? как крепить, чтобы он не оторвался от тянущего его стержня? какие применять смазки? и т. д. Воистину, чем дальше в лес, тем больше дров. Росло количество экспериментов возникали все новые и новые проблемы. Особенно тонким делом оказалось взаимодействие пуансона и ствола. Каждый ствол по механическим свойствам, по толщине хотя и немного (в пределах допустимого), но все же отличался один от другого. Проходя через ствол, пуансон создавал очень большое давление, металл расширялся, а когда шарик выходил из ствола, то ствол снова несколько сужался. Добиться того, чтобы калибр не “прыгал”, а сохранялся, и составляло главную трудность.
Другой проблемой оказалась смазка. Канал ствола должен оставаться совершенно чистым, не иметь “задиров”, вмятин, полосок или иных дефектов. Особую роль тут играла смазка, в соприкосновении с которой работал пуансон. Испробовали сотни типов масел и их смесей. Искомое получили лишь после тысяч экспериментов.
Немало было сомневающихся в благополучном исходе испытаний. Но нас поддерживали дирекция и перспектива решения этой проблемы, которой очень интересовались приезжавшие из Москвы руководители различных главков, представители Наркомата оборонной промышленности, руководящие работники Наркомата обороны. Они всегда посещали нашу лабораторию и выказывали искренний интерес к делу. Подобной работой занимались и на Ковровском заводе, но возможностей там для проведения экспериментов было гораздо меньше. Ведь прежде чем добиться результата, мы “стерли” несколько тысяч пуансонов и отправили в переплавку около 50 тысяч стволов. Такое мог позволить себе только Ижевский гигант.
Желаемый результат пришел к началу 1936 года. Нашли не только необходимую форму пуансона, позволявшую получать нарезы абсолютно точной глубины, но и подобрали ту смазку, во взаимодействии с которой обеспечили нужную чистоту канала ствола. Определили и толщину самого ствола для получения нарезов таким способом, создали станки, на которых это выполняли, и т. д. Вместо 50 минут нарезку ствола сократили до одной минуты. Стали снимать со станка не 6 – 7 стволов, а 240-250 за то же время. Разница разительна!
Однако внедрить в производство этот метод оказалось непросто. Военная приемка, отвечавшая за качество винтовок, проявила к новшеству настороженность. Военпреды настаивали на дополнительных испытаниях, на более крупных партиях изделий, высказывая предположение, что при длительном хранении винтовок размеры канала ствола станут иными, ствол даст “осадку” и т. д. Даже после моей поездки в Москву на заводе все оставалось по-старому.
Наступил 1937 год, и мне неожиданно предложили возглавить технический отдел завода. Я попытался отказаться, мотивируя это тем, что хотел бы продолжать совершенствоваться в области холодной обработки металлов и оставаться начальником лаборатории. Мне возразили:
– Есть соображения более высокого порядка. Нужны свежие люди в техническом отделе. Предстоит реконструкция предприятия. Вы – подходящая кандидатура на эту должность.
Пришлось передать лабораторию моему товарищу и однокашнику по учебе в институте инженеру Абраму Яковлевичу Фишеру, с которым мы вместе работали все эти годы, в том числе и над получением нарезов в канале ствола новым методом.
Сложность работы начальника технического отдела на Ижевском заводе заключалась прежде всего в том, что наше предприятие было как бы объединением многих отраслей, хотя делилось лишь на машиностроительный и металлургический заводы. Почти отдельным производством являлось станкостроение. Изготовленные в Ижевске станки шли не только для ~ нужд оборонной промышленности, но и других отраслей, связанных с металлообработкой. В металлургии имелись не только мартены, но и все виды термических и нагревательных печей. Все это работало на газе, получаемом от переработки древесины. Завод потреблял в то время примерно 150 вагонов дров в сутки. Заготовку их обеспечивали тысячи лесорубов, работавших только пилами и топорами. Вывозили дрова из лесу около пяти-шести тысяч возчиков и тысячи лошадей. Заводская железная дорога для этой цели тянулась на 200 километров. Имелось свое паровозо-вагонное и ремонтное хозяйство. Отдельным производством можно считать деревообрабатывающие цехи, где наиболее трудоемким являлось изготовление ложей для винтовок и охотничьих ружей. На ложу шло только выдержанное дерево, главным образом береза, причем без единого сучка. Специальной формы березовые болванки, сложенные в штабеля, занимали очень большую площадь. Внушительными были мобилизационные запасы древесины.
На реконструкцию и строительство новых оборонных заводов в целом по стране выделялись многие миллиарды рублей. Едва ли не самая крупная сумма отпускалась на реконструкцию Ижевского машиностроительного и металлургического заводов – 1 миллиард 200 миллионов рублей. Последующее показало, что огромные расходы, которые пошли на реконструкцию Ижевского завода, оправдали себя. Ижевск стал в годы войны самым крупным центром винтовочного (и не только винтовочного) производства, дав действующей армии и резервным соединениям такое количество винтовок и карабинов, которое не смогли дать все оружейные заводы гитлеровской Германии и ее сателлитов, и почти столько же, сколько произвели этого вида вооружения заводы Соединенных Штатов Америки.
В начале 1939 года произошло еще одно событие, которое открыло перед заводом новые перспективы. Решением правительства и соответствующим приказом по Наркомату вооружения Ижевский гигант был поделен на два завода. Для всех нас это явилось полной неожиданностью. Многие рабочие и инженерно-технические работники говорили: “Сталелитейный и машиностроительный заводы сто тридцать два года работали под одним управлением и считались, как родные братья. Зачем же делить их?” Однако мотив для раздела завода был важным: таким большим производством руководить трудно, а в перспективе будет еще труднее. Поначалу, признаться, я тоже разделял мнение тех, кто не видел смысла в преобразовании. И только дальнейшее – рост производства на каждом из заводов и постоянно повышавшиеся требования к машиностроению и металлургии – показало, что решение это было дальновидным и в конечном счете себя оправдало. Тем более что оба завода оставались рядом и работали под “крышей” одного наркомата.
Завод разделили, но производство осталось прежним. Машиностроители продолжали выпускать винтовки, охотничьи ружья, станки, мотоциклы и некоторые другие изделия, а металлурги выплавляли специальные марки стали, производили прокат металла, изготовляли металлическую ленту различных назначений, многие виды проволоки, делали поковки и т. д.
Металлургическому заводу подчинили теперь и всю энергетику. А заготовку леса, включая погрузку древесины в вагоны, передали в Наркомат лесной промышленности. Строительной организацией завода стал руководить непосредственно наркомат.